Однажды в Космоносах трое молодых, интересных, влюбленных художников боролись с зимним холодом и провинциальной скукой, пытались убить в себе предчувствие лишения перспектив в безумной надежде избавиться от клинического безденежья. Слова “безумной” и “клинического” уместны тут, потому что сидели эти молодые люди в саду крупнейшей психиатрической лечебницы Чехии.
Итак, одним прекрасным, серым, дождливым и промозглым, холодным зимним вечером, как обычно на пороге ужаса я. чего таить, со слегка приподнятой прической сидел за столом с Харимом Вадабаруком; временами похихикивая сдуру, подогревал батарейки, пил какао, словом отдыхал как мог. Харимчик отдыхал, вырезая из журнала всякие полезные штучки. То и дело, благодаря нашей, по сути, фантазии, мы начинали заливаться смехом. В идеальном порыве мыпосмеялись над Биллом Клинтоном, Вацлавом Гавелом, Богумилом Грабалом, а от Ворхола мы катались по полу, держась за животики. По сути, чего таить, мы были, фактически, в приподнятом настроении. В зтом счастливом сумбуре абстрактного беспредела мы и придумали название “Поптранс”. Конечно, насколько приятно что-нибудь ляпнуть, ровно настолько неприятно потом это убирать, но об этом сейчас не будем. Скажу только, как говорил мне Йозеф Бойс: “Нарыгай на стол, искази своє лицо, нарушай порядок салатов и горячих блюд, держи руку на пульсе жизни, но, будь добр, убери за собой и убирайся”. Если подумать, то, фактически, Поптранс действует подобно новому хорошему стиральному порошку с подсинивающим эффектом. Здесь он примыкает к псевдопсихомоторным течениям в искусстве, а также к мультипликации, мануальной терапии, концептуальной проституции, театру кукол, дешевой литературе и др.
Трудно определить, какое значение может иметь стопкранс, физически соприкасаясь с политиками, истериками, рекламой, телевизором, философией, социологией и кто знает с какими еще местами темного человека. Как говорят классики, “нет границ стопкрану, опрокинем, хлопцы, по стакану”. В контексте истекающей божественной современностью жизни, эгоционируясь для будущего, полный транспорт становится, по сути, формой общения и коммуникации со зрителями, так как, по сути, является доступным как для зрителей, так и для медиума-художника-реализатора. Ибо не зря сказал Ворхол: “Все єсть красота. Даже в безобразном итоге-конце єсть красота”. К зтому можно добавить лишь то, что мы живем в эру полного транспорта. Я словно физически вижу набитые зрителями грузовики с надписью “Рор-Ігапзауіо”, движущихся рядами и колоннами мимо нас, медиумов-реализаторов. Затем перед глазами плывут ракеты, плакаты, банки, телеканалы, сумки, бейсбольные кепки и биты, собаки, суки, дети, аквариумы, мультики, президентские вьіборы и другие абстрактные нечеловеческие лица и пятна. И все зто с надписями на бортах, боках и бокалах “Полный транс!”. Влечитесь и безудержно влечите всех: сотрудников, прохожих, друзей, друзей друзей и обязательно дебилов и фанатиков дела. И когда Ваш сынуля спросит Вас: “Папа, а что вы делали, когда закончилась зра милосердия и началась зра иггипоптранса?”, Вы сможете ответить по сути своєму маленькому бандиту: “Бла-бла-бла! Х..-на! и брик бай брик! Короче, “эра” – зто поповское слово!”.
Р.s. И вообще, срать я хотел на сверхчувствительных зрителей, которые не могут уловить неуловимые частицы времени, и не носят на своих бычьих шеях тончайшую цепочку, называемую вечностью. Я надеюсь, что в некоторых организациях, галереях, и, наконец, в транспорте найдется место для встречи, обоюдного утешения и реализации вас, зрителей, и нас, реализаторов-медиумов. Я обещаю, что не будет ничего нового по сути, ибо поптранс не создает ничего нового, кроме как иллюзии и надежды на неповторимость и остроумие. Что касается незаурядности и современности, то их, по сути, тоже надо оправдывать. Жду от вас, дорогие мои, всего…