Піспя закінчення кураторських студій в Нью-Йорку звичайно зовсім з новин розумінням проблеми розпочнеш свою діяльність в Україні?
Пока еще очень все не ясно. Я устала от напряженной программы и ритма жизни в Америке. Приехав в Украину, поняла, что правильно сделала. Многие друзья удивляются моему возвращению домой, – ведь была возможность остаться еще на год. Но я привыкла следовать своим желаниям, и после некоторых колебаний пришла к пониманию того, что счастливой там быть не могу. Эта страна не для меня, а здесь по крайней мере еще не ясно. Реально получаетея, что мы выбираем не там где лучше, а выбираем из двух зол. Но очень долго жить в неопределенности сложно.
У меня создается впечатление, что не буду связана с какой-то официальной институцией, хотя бьі пару лет. Думаю начать деятельность по созданию музея современного искусства…
Отже, інституція все-таки тобі необхідна?
Конечно, это решило бьі много вопросов. Но я не верю, что это случится скоро, – нужно время, понимание и сотрудничество коллег, что бьі попробовать достать фонды и здание для музея.
Як така схема працює в Америці?
Эта схема четко отрегулирована и экономика построена таким образом, что спонсоры, вкладьівая деньги в искусство, избавляются от части налогов, кроме этого они имеют еще и рекламу как меценаты. В Украине этого пока еще нет, и не думаю, что у компаний есть экономическая заинтересованность. Те отдельные люди, которые финансируют проекты, делают это больше из интереса. А хотелось бы, чтобьі личный интерес совмещался с пользой, – тогда бы схема работала бы гораздо зффективнее. В таком случае, можно было бы верить в возможность открытия музея. Ведь получается просто абсурдная ситуация идут дискуссии, что американские музеи современного искусства теряют свое значение и многих художников и кураторов не устраивает музейная политика. Мьі совсем на другом уровне, у нас даже нет обьекта для критики – ни одного музея современного искусства в стране. Если в Америке художники иногда уходят из музейного пространства и ищут странные, неожиданные места, то здесь очень актуальной была бы интервенция современного искусства в существующие музеи. У меня есть идея такого “музейного проекта”, когда художник интегрирует свою работу, скажем, в зал исторического музея, в его состоявшуюся среду экспонатов. Такая интервенция была бы интересна не как новый ход в современном искусстве, в зтом нет ничего нового. Но в местном контексте это больше игра нового со старым, желание сдвинуть устоявшеєся значение музея как института культуры, а также продемонстрировать “бездомность” современного искусства.
В принципі не обов ‘язково акцентуватись на галерейному просторі, можна працювати влюбому середовищі, – дати можливість художнику відчути його ландшафтність та специфіку.
Конечно можно, и к тому же нет другого ВЬІХОДА. Происходит такое ужесточение ситуации, когда выставочные пространства прекращают существование не окупая себя. На протяжении последних нескольких лет выставочное пространство заметно уменьшилось. Остается галерея ЦСИС и очень проблематичный зал Союза художников, где нормальной выставки сделать практически не возможно, хотя реально цензуры у нас нет на государственном уровне, но она происходит на личном ,- на уровне вкуса директора галереи или музея. Куратор постоянно должен идти на компромисс – все зависит от политики институций или личных контактов. Кроме того, специфичность и неизбежная оригинальность нашего кураторства заключаетея в том, что мыне имеем выбора – быть академичными или импровизационными. В нашей ситуации не возможно быть академичным куратором. Не возможно прийти в мастерскую к художнику и выбрать определенную работу под проект – нет достаточного количества соответствующего материала. Выходит, что куратор должен “заказывать” работу под идею и идти на определенный риск. Одно дело обговорить, как вещь будет выглядеть – другое законченная работа. Такая неопределенность иногда предполагает приятное удивление, а иногда и разочарование. Получаются такие лабораторные поиски, полная импровизация – большинство работ производятся непосредственно к проекту и трудно предугадать конечный результат.
Повернемось до Нью-Йорку, до кураторських студій…
Это двухгодичная кураторская программа включающая различные курсы: история выставок и музеев, методология художественной критики, философия искусства и практические вопросы, например, этика отношений куратора с автором, куратора и институций. Куратор функционирует как политик. Его умение убеждать художника, финансиста, директора галерей во многом определяет продвижение проекта.
Еще десять лет назад не было такого большого внимания к фигуре куратора и этот определенный сдвиг, в понимании роли современного куратора, происходит не случайно. Все последние крупные международные выставки показали, что главное сейчас – не презентация отдельного художника, не представление художественной ситуации отдельных стран. Внимание смещается к идеям, процессам и ситуациям. Получаетея, что куратор, который конструирует такие акции, иллюстрируя такие явлення, приобретает роль автора. Наблюдаются тенденции, когда интерес смещается не в пользу художника, место которого сводится к роли статиста в общем хоре, руководимым куратором. Из эстетического арбитра он превращаетея в центрального игрока на сцене глобальной культурной политики.
Выбор куратора иногда направлен на людей, которые как бы даже и не являютея художниками, но делают вещи, тема которых затрагивают идею куратора. Конечно, при зтом не идет речь о презентации, продвижении конкретного автора или артистической группы. Амбиции, методология, личный стиль куратора является не менее существенным, чем работа художника. Но это больше европейское понимание кураторства, – в Америке роль куратора как автора гораздо более ограничена. Политика институций защищает художника от “произвола” куратора. Куратор очень лимитирован в проведении своих личных идей, они могут только на определенный процент не совпадать с политикой музея или галерей с которыми он сотрудничает. К примеру, у меня будет в октябре вьютавка в Нью-Йорке “Одетые в белое” для участия в которой приглашены двое американских художников, один – из Австралии и автора с Украины.
Я уже немного нарушаю правила игрьі, не предлагая жестко выстроенную концепцию. Мне интересно противопоставить разные художественные стратегии, обьединив работу по достаточно абсурдному принципу – белая одежда. С украинской стороны – более провокативная и ироническая стратегия, западная же более концептуально выстроена. В этой выставке я не могу себе позволить той свободы, которая возможна здесь, например, быть на презентации в каком-либо образе. В Америке куратор на это не имеет права, – представляя какую-то галерею, или будучи ассистентом какого-то музея он должен придерживаться их политики. Конечно, такие жесткие условия работы оправданы – институции дают протекцию: платят зарплату, предоставляют пространство или свою коллекцию для работы. Здесь, в Украине, я представляю саму себя, как куратор, и я свободна, но за свободу нужно тоже платить.
Виходить, що куратору пропонується визначена ропь системою?
В такой системе все играют определенньїе роли. В Америке создается впечатление, что все должно быть определено и четко разграничено. Роль куратора очень конкретная и он должен быть в тени. Европейский стиль кураторства предполагает художественный проект как философическое утверждение, где куратор более свободно говорит о жизни языком искусства, иногда даже самым абсурдным образом. Например, известному куратору Харольду Зиману предложили создать проект, задача которого сводится к тому, чтобы как минимум 50% людей которые пройдут через выставочное пространство “изменились”. Абсолютно абсурдная и мистическая задача, которая реально не контролируема. И в зтой игре куратор играет роль автора-“писателя”. Такие утопические идеи возможны только в европейском кураторстве.
Як тобі цікавіше працювати – безпосередню з авторами, чи з готовою колекцією?
Как когда. На Западе, если работать с коллекцией, нет проблем – работы поднимаются с хранилища и даже если коллекции не достаточно, то часть работ можно одолжить у коллекционера или у художника. Если автор связан с галереей, в этом случае нужно еще согласование с галереей, после чего работа попадает в проект. За это участие не платят, но коллекционеры и художники заинтересованы в дополнительной репрезентации. На уровне известных художников, конечно, это более сложно – не все участвуют в групповых выставках. Если у художника идут персональные выставки по всему миру, то трудно убедить его дать работу в групповой, локальный проект. У нас намного проще работать с авторами, чем с коллекцией, так как если здесь и есть коллекции современного искусства, то я пока не вижу формы работы с ними.
Ситуація цікава. У нас є художники дуже високого рівня, яких можна презентувати на Заході…
Мне не было стыдно за наше искусство -стыдно за бедность всей ситуации. С киевской ситуацией и лично с художниками я знакома лет десять. Сейчас, в каком-то смысле со стороны, я оценила их творчество по новому. Но проблема в том – очень трудно наших художников интегрировать и делать им имена за рубежом. В зтом должна быть заинтересованность западной организации. Скажем, ньюйоркская галерея выставляет бразильского художника, как правило, принимавшего участие в крупних международных выставках, и делается то уже с гарантией того, что бразильские коллекционеры купят его работы. И для бразильских коллекционеров важно приобрести работы в Нью-Йорке, я не просто пойти в студию и напрямую купить у автора. Это такой странный механизм повышения рейтинга и работы, и художника. А какой украинский коллекционер, если такой єсть, купит работу украинского художника в галереє Нью-Йорка? Другая проблема у нашего государства нет никакого интереса виставлять сейчас наших художников на международных выставках, хотя для этого не нужны большие очень деньги. И я бы могла представить любого интересного украинского художника, имея определенную сумму. Сейчас же, после того как єсть личные контакты и знание среды, делать такие презентации на Западе стало теоретически возможно. Но, я не заинтересована вивозить чисто украинские проекты то есть продолжить стратегию маргинальных выставок. Это проблема, которую достаточно обсуждают в арт-мире. Маргинальные виставки – то ли чисто национальные, или внутри американские, скажем гей-арт или блек-арт, неинтересны. Хотелось бы, чтобы речь шла об искусстве, а не о презентации какой-то социальной группы или страны. И в принципе для меня интересно соединить в одной выставке наше искусство и скажем американское. Конечно, намного проще привезти украинское шоу. Но оно будет вьіглядеть как очередная маргинальная выставка. Для меня это профессиональная и увлекательная задача – найти принцип, тему, как сложить в одно целое разные ментальности, реальности и стратегии.
Гей-арт, феміністичний арт як явища актуальні в американському середовищі чи це просто модняцькі штуки в які бавляться?
Почему я заинтересовалась этой темой -у нас гей-арта вообще нет, как нет и феми-
нистического арта. На Украине гей движение уже не преследуется, но не понятно как об этом говорить, – язык еще не найден. На Западе это движение нашло свое место в обществе и в арте, но все равно оно остается маргинальным, наравне с феминисти-ческим или блек-артом. Этот арт часто отражает политическую борьбу определенной социальной группы. В искусстве это борьба за право виставляться в любом галерейном пространстве. Гей-арт, как субкультура, интегрируетея в большие выставки, но часто все-таки происходит деление по группам и всегда все оговариваетея. Для меня важно все “смешать”, чтобы не бьіло формальних границ и не происходило деление по внешним признакам. Свой дипломний проект я построила так, чтобы он представлял разных художников с абсолютно разными проблемами. Например: Арсэн Савадов представил интервенцию в украинскую шахту, но при этом и классовую борьбу; Хантер Рейнолдс и Макина Хенрисон, типичный гей-арт, проблеми пола, баланс женского и мужекого; Марико Мори, японская художница, затрагивает, одновременно, проблемы женщины в Японии, высокой технологии, киберсексуальности и экзотики Востока.
Феминистический арт в Америке утвердился и определился как движение, и никого не шокирует. это уже давно не радикальное явление как раньше, и уже говорится о постфеминистическом периоде в искусстве.
В Украине проблема феминизма не ставала и не встает, она не артикулируется. Теоретически у нас никогда не было базы для его возникновения. Женщина не воспринималась как сексуальный обьект или “машина” для домашней работы. Она не сидела дома с детьми, – она часто была рядом с мужчиной и вместе они строили коммунизм.
Все ж таки, – що за інтерес переслідує куратор тягнучи весь вантаж проектів, виконуючи саму чорну роботу?
В нашем обществе люди не боятся ввязьіваться в неопределенные ситуации. Фатализм превращаетея в жизненную философию, абсурдность в повседневную жизнь. Наше общество более иррациональное, бедное зкономически и кажетея, что мы меньше имеем права мечтать о счастье. И в то же время, кажетея, безосновательно мы претендуем на это право даже больше, чем в развитом структурированном обществе. Каждый ищет свой путь. Свой я хочу найти в пространстве искусства. Оно дает мне возможность играть, зто поле для создания другой, несуществующей реальности, – может это звучит высокопарно, но искусство для меня это образ жизни. Открытие выставки, два часа презентации – это компенсация за все нервы и усилия, вложенные в дело. Выставка – это плод моей фантазии, какое-то утверждение, выраженное через комбинацию разных творческих энергий. Открытие – это время, когда магия этой конструкции проверяетея. Есть она или нет – судить зрителю и критику.